Одно из моих юношеских заблуждений, которое продержалось до солидного возраста, заключалось в том, что я “боролся со злом” или в политических спорах пытался объяснить оппоненту свои добрые намерения. От меня как будто ускользало понимание, что оппонент тоже «борется со злом» и имеет свои добрые намерения.
Даже диктатор хочет чего-то хорошего. Во всяком случае, никогда никто не скажет, что замыслил сделать что-то плохое. Кто-то и убеждает себя, что надо где-то пойти на сделку с совестью, но в итоге все хотят лучшего (вопрос для кого). Я не проверял, но вряд ли есть где-то министерства нападения, а все страны создают министерства обороны. Что впрочем не мешает “бить первым”, и объяснять, что это исключительно в целях обороны.
Находясь в контексте “добро и зло”, сложно коммуницировать. Обе стороны всегда будут приписывать себе онтологию добра, а оппоненту – зла. Например, «наш разведчик всегда интеллектуал, а их шпион всегда авантюрист». В таких понятиях довольно сложно достучаться до сознания, поскольку бессознательное (интуитивное, S1) прочно зацементировало все подходы к разуму.
Возможно, чуть более продуктивнее рассматривать конфликты не между добром и злом, а между знанием и невежеством. Здесь тоже не все так радужно, и подчас оппонент будет утверждать, что война — это всегда sota (лучшая) практика.
Но все же переход к онтологии знаний позволит рассчитывать если не на вменяемость оппонента, то на более вменяемое окружение, которое может увидеть в этом зерно. По крайней мере, культурные родители учат детей, что драться менее продуктивно по жизни, чем хорошо учиться и созидать. Развитие науки, экономики и прогресса, в том числе в вооружениях, более предпочтительно, чем абстрактная борьба за все хорошее, против всего плохого.