"Сократовские" диалоги о сообществах 2025+

advat · 03.Ноябрь.2025 19:55:47

Продолжая обсуждение из темы Principled Enactment Architecture: от аксиом к постулатам, затем к чашке кофе (и обратно):

Действующие лица:

Сократ — мудрец, склонный к иронии, привычно расшатывающий очевидности.
Адват — пытливый участник беседы, испытывающий искренний интерес к сути разрешения парадоксов.

Часть 1. О природе ядра и рождении движения

Сцена первая: ядро сообщества

Сократ: Скажи мне, о Адват, можно ли утверждать, что всякое живое сообщество складывается из ядра, словно дерево из своего зерна?

Адват: Ты мудро говоришь, Сократ. Вижу я, что и среди кулибиных, и в научных кругах возникает всегда некая устойчивая часть — ядро, наподобие тех каналов, где собираются одни и те же люди, производя движение мыслей.

Сократ: А что скрепляет это ядро? Разве оно не подвержено флуктуациям, как ветер листьев? Быть может, не правила и не нормативы его держат, но… некий внутренний энергетический импульс, неуловимый, как первый свет на рассвете?

Сцена вторая: о природе первого движения (hard core)

Адват: Однако, Сократ, скажи, как увидеть то начальное, что движет целое из ничего? Выходит — мы ищем то, что Лакатос звал “жёстким ядром”?

Сократ: Ты, видно, читал про Лакатоса! Вот что я тебе скажу: как из всеобщей тьмы вспыхивает первый импульс, мощный энергетический скачёк. Так и всякая исследовательская программа начинается не с дискуссии — но с решающего движения, диктата компетенции, тяжёлого и необходимого волевого акта. Не “дорожная карта”, не “писаный закон”, но чьё-то волевое усилие, запуская поле, структурирует хаос.

Адват: Выходит, что “жёсткое ядро” не поддаётся формализации? Оно ведь не из текста или регламента рождается, а из действия?

Сократ: Именно. Ядро — не формула и не правило, но кристалл волевого импульса. Остальное потом — обрастания, тексты, дискуссии, свободный обмен. Все это похоже на защитный пояс программы: её “обеспечивающие структуры”. Но всегда есть первый толчок — такова была воля Королёва, когда он говорил инженерам: “Будет так, а не иначе!”

Сцена третья: между диктатурой и свободой

Адват: Но как подразделяются эти сферы — жёсткая диктатура ядра и хаотическая свобода обсуждающих? Не вступает ли свобода в противоречие с волей инициатора?

Сократ: Узри здесь, друг мой, не борьбу, но бесконечную эволюцию. Из ограниченности первого деяния вырастает многообразие последующего. Авторитет — импульс, далее — добровольный обмен. Взяв на себя часть общего труда, каждый раздвигает горизонты возможного, а материя коллективного знания создаётся на месте пустоты.

Адват: А само ядро — не быстро ли рассыпается вне защищённой среды?

Сократ: Размышляй как Лакатос: ядро живо, пока его защищают от ударов критики, но должны быть и мосты (“protective belt”) — инструменты, тексты, идеи, поддерживающие программу, изменяющиеся и гибкие.

Сцена четвёртая: о личной миссии и хрупкости мысли

Адват: Но что делать, если разбежался смысл? Быстро рассыпаются границы концепта — и материя из творческого ядра столь же неуловима, как запах чая в холодной воде…

Сократ: Не забывай: силу ядра поддерживает уверенность в замысле, рефлексия и труд, а также искусство отделять эпизодические обмены от фундаментальной работы. Важно вовремя фиксировать и очищать мысли, чтобы не расплескать основу дела. Так и ядро исследовательской программы требует времени, практики и старательного уточнения его границ.

открытый_вопрос

Открытые вопросы (апория):

Можно ли в социальном или научном сообществе точно указать момент рождения ядра — или это всегда ретроспективная конструкция?
Является ли “диктатура компетенции” непременным условием для каждого нового импульса в сложной системе?
Отчего одни ядра выдерживают бури критики, а другие рассыпаются, не успев обрасти защитными структурами?
Сохраняет ли свою идентичность ядро, если его первоначальный волевой импульс теряет силу, а защитный пояс становится все более усложнённым?

Часть 2. “Об иммунитет ядра и за баланс критики. У основания Двоецарствия”

Сцена пятая: о хрупкости ядра и иммунной системе

Адват: О Сократ, скажи мудрейший, разве не хрупко ядро в моменты его зарождения? Если уподобить ядро мозгу человека, то где та иммунная система, которая убережёт ядро от распада и усыхания?

Сократ: Ты верно заметил — каждое зарождающееся ядро является не только началом, но и наивысшей точкой риска. Как мозг без иммунитета попадает под удар множества недугов, так и новое исследовательское ядро может усохнуть, если его хрупкость не компенсирована защитой.

Сократ (задумался на миг и продолжил): Предвижу будущность! Явятся миру два учёных мужа. И наступит эра благословенная, эра когда два Отца-Основателя явят миру Двоецарствие.

Один, возводя основания из чистого разума, второй — укрепляя новорожденное ядро материальными связями и трудами земными. Их согласие даст не только идею, но и её защиту.

Платон (входит, задумчив и сосредоточен): Признаюсь, что истоки любой идеи укореняются во внутренне непротиворечивой архитектуре, которую я зову “первыми принципами фреймворка” — FPF. В башне из слоновой кости, в окружении духов воздуха, земли, огня и воды я разрабатываю онтологию холоническую эпистемологию холистическую, крепкую и непротиворечивую, чтобы ядро устояло перед внешними напастями.

Аристотель (появляется с инструментами и схемами): Но, друзья мои, чтобы защитить ядро, нужна не только теория, но и практика: выстраиваю процессы и материальные системы, укрепляю связи и связи между элементами, чтобы критика не разрушала, а закаляла. Моя работа — интуитивная иммунная система вашей идеи.

Сцена шестая: о пользе деструктивной критики

Адват: Сколько раз я видел, как жёсткая попперианская критика — деструктивная и безжалостная — вычищала слабые места и не давала ядру укорениться! Но случалось и так, что ядро выживает лишь благодаря частым атакам.

Сократ: Это искусство баланса, Адват! Ведь Поппер призывает проверять и фальсифицировать, рассматривать неуязвимость как иллюзию. Деструктивная критика, будто суровый ветер, удаляет гниль, заставляя ядро уплотняться и искать лучшие формы самозащиты.

Аристотель: Но, Сократ, будь осторожен! Если ветер станет бурей, он вырвет всю посевную, а не только сгнивший корень. Иммунитет состоит в том, чтобы не дать всему разрушиться — практика гармонизирует разумную дозу риска.

Сцена седьмая: о вреде конструктивной критики

Платон: Не всякая конструктивная критика на пользу. Бывает, внедрят новые идеи чересчур мягко, без спора, и так разжижают ядро, что оно не выдержит сверки с реальностью. Тогда случается и “разжижение мозгов” — в таком ядре постепенно исчезает напряг идеи, и оно слабеет вплоть до деменции.

Адват: Значит, ядро не должно быть ни жёстким навсегда, ни слишком мягким? Требуется разумный баланс: критика — как физические упражнения, закаляет, но не переутомляет?

Сократ: Да. В жизни научных, исследовательских программ — если конструктивная критика слишком щадяща, творческая сила расползётся по поверхности, и активное ядро растворится в собственном субстрате. Надо мудро заимствовать и попперианский подход, и лакатосовскую защиту, и тщательно следить за иммунитетом идеи.

открытый_вопрос

Открытые вопросы:

Как соразмерить фальсификацию по Попперу так, чтобы не разрушить плодоносящее ядро?
Можно ли определить ту грань, где деструктивная критика становится благом, а где — губительной?
Какой иммунной системой должны обладать идеи, чтобы выдержать критический натиск и не разжижиться в чересчур дружелюбных обсуждениях?
Как защитить “первопринципы” (FPF) Платона, не отгородившись от практики и материальной проверки Аристотеля?

А “Сократ” точно Сократ? Или “Сократ” — ЛЖЕ-Сократ?

ЛЖЕ-Сократ.

1. Сопоставляем источники

Сопоставим выступление И. Лакатоса в радиопрограмме Открытого университета (см. под спойлер И. Лакатос «Наука и псевдонаука» ниже) с тем, что говорит “Сократ” в топике.

И. Лакатос «Наука и псевдонаука»

ИМРЕ ЛАКАТОС
НАУКА И ПСЕВДОНАУКА
(Выступление в радиопрограмме Открытого университета 30 июня 1973 г.) Уважительное отношение к знаниям представляет собой одну из примечательных человеческих характеристик. Знание на латыни — «scientia», а наукой («science») назы- вается самая представительная разновидность знаний. Но что отличает знания от суе- верия, идеологии или псевдонауки? Католическая церковь отлучала последователей Коперника, Коммунистическая партия преследовала менделистов, обвиняя их учения в псевдонаучности. Но в таком случае проблема проведения границ между наукой и псевдонаукой выходит за рамки кабинетной философии: она имеет жизненную и поли- тическую значимость.
Многие философы пытались решить эту проблему так: некоторое утверждение ста- новится знанием, если достаточное число людей верит в него достаточно сильно. Но история мысли показывает, что множество людей было полностью предано абсурдным верованиям. Если сила веры является отличительным признаком знания, нам придётся расценивать истории о демонах и ангелах, о рае и аде как знание. С другой стороны, учёные всегда относятся скептично даже к лучшим своим теориям. Теория Ньютона — самая продуктивная из созданных наукой на сегодняшний день, хотя сам Ньютон нико- гда не верил в то, что тела притягиваются на расстоянии. Поэтому никакая степень ве- ры не делает её знанием. И в самом деле, отличительный признак научного образа дей- ствий — это сохранение скептицизма даже по отношению к самым любимым теориям.
Слепая приверженность какой-либо теории не является интеллектуальным достоинст- вом: скорее, это интеллектуальное преступление.
Таким образом, утверждение может быть псевдонаучным, даже если оно представ- ляется очень правдоподобным и все в него верят, и оно может быть ценным с научной точки зрения, даже если оно представляется не вызывающим доверия и никто в него не верит. Теория может иметь высокую научную ценность даже в том случае, когда никто её не понимает, не говоря уже о том, что никто в неё не верит.
Познавательная ценность теории не имеет ничего общего с её психологическим влиянием на человеческие умы. Вера, приверженность, понимание — всё это состояния человеческого ума. Но объективная, научная ценность теории не зависит от человече- ского ума, создавшего или понимающего её. Её научная ценность зависит только от то- го, насколько её догадки подтверждены объективными фактами. Как сказал Юм: «Возьмём в руку какую-либо книгу (к примеру, пусть это будет книга по богосло- вию или школьной метафизике) и зададимся вопросом: содержатся ли здесь какие-либо отвлечённые рассуждения, связанные к количеством или числом? Нет. Содержатся ли здесь экспериментальные доказательства, относящиеся к реальному существованию?
Нет. Так гори она огнём! Ведь в ней нет ничего, кроме софизмов и иллюзий».
2
Но что в таком случае представляет собой «экспериментальное» доказательство?
Если просмотреть обширную литературу семнадцатого века по колдовству, то окажет- ся, что она полна сообщений о тщательных наблюдениях, заверенных свидетельскими показаниями и даже экспериментами. Глэнвилль, штатный философ раннего Королев- ского общества, относил колдовство к парадигме экспериментального доказательства.
Нам следует дать определение экспериментальному рассуждению, прежде чем мы нач- нём сжигать книги по совету Юма.
В научном рассуждении теории сопоставляются с фактами — и одно из основных условий состоит в том, что теории должны быть подтверждены фактами. Но как факты могут подтверждать теорию?
На этот вопрос можно ответить по-разному. Сам Ньютон думал, что доказал свои за- коны с помощью фактов. Он гордился тем, что не выдвигал никаких гипотез: он только огласил теории, подтверждённые фактами. В частности, он утверждал, что вывел свои законы из «явлений», обнаруженных Кеплером. Но это не более чем бахвальство: ведь Кеплер утверждал, что планеты двигаются по эллипсам, а по теории Ньютона планеты будут двигаться по эллипсам лишь в том случае, когда они не будут влиять друг на друга. Но ведь они влияют! Поэтому Ньютону пришлось разработать теорию возмуще- ний, согласно которой планеты не двигаются по эллипсам.
Сегодня несложно показать, что законы природы не могут быть выведены из конеч- ного числа фактов; однако мы до сих пор можем прочесть о том, что научные теории доказываются на основе фактов. Откуда берётся это упрямое сопротивление элемен- тарной логике вещей?
Этому есть достаточно убедительное объяснение. Учёные стремятся сделать свои теории респектабельными, заслуживающими титула «науки», то есть подлинного зна- ния. В семнадцатом веке, когда наука только зарождалась, самыми значимыми были знания о Боге и Дьяволе, о Небесах и Преисподней. Если бы чьи-либо суждения о бо- жественном были бы признаны неверными, следствием такой ошибки было бы как ми- нимум вечное проклятие. Теологическое знание не может быть ошибочным: оно не должно вызывать сомнений. Мы же, согласно воззрениям Просвещения, можем оши- баться и тем самым являемся несведущими в вопросах теологии. Поэтому не существу- ет научной теологии и тем самым теологического знания. Возможны только знания о Природе, но эти новые знания следует оценивать по стандартам, заимствованным пря- мо из теологии: они не должны вызывать сомнений. Наука должна была достигнуть теологической определённости. Учёному, действительно заслуживающему этого зва- ния, непозволительно «иметь мнение»: он должен доказать каждое своё утверждение, подтвердив его фактами. Таков критерий научной честности. Теории, не подтверждён- ные фактами, относятся к греховной псевдонауке, еретической для научного общества.
И только крушение теории Ньютона в нынешнем веке помогло учёным понять, что их стандарты честности были утопическими. До Эйнштейна учёные считали, что Нью- тон раскрыл установленные Богом законы, выведя их из наблюдаемых фактов. Ампер в начале девятнадцатого столетия полагал, что свою книгу об электромагнетизме ему следует назвать «Математическая теория электродинамических явлений, выведенная исключительно из опыта». Однако в конце книги он признается в том, что некоторые из экспериментов не были поставлены, а нужные для этого приборы даже не были по-
3
строены! И если все научные теории одинаково недоказуемы, чем тогда различаются научное знание и невежество, наука и псевдонаука?
Один ответ на этот вопрос был предложен в двадцатом веке в рамках «индуктивной логики». Индуктивная логика стремится определить вероятности различных теорий со- гласно полному набору доступных свидетельств. Если математическая вероятность теории высока, она расценивается как научная, если вероятность низка или вообще равна нулю, эта теория не научна. Таким образом, признаком научной честности не может считаться то, вероятность чего не слишком высока. В пробабилизме есть нечто привлекательное: вместо резких чёрно-белых различий между наукой и псевдонаукой он рассматривает непрерывный переход от плохих теорий с низкой вероятностью к хо- рошим теориями с высокой вероятностью.
Однако в 1934 году Карл Поппер, один из самых влиятельных философов нашего времени, показал, что математическая вероятность всех теорий, научных или псевдона- учных, оказывается равной нулю при любом количестве свидетельств. Если Поппер прав, то все научные теории не только равно недоказуемы, но и равно невероятны.
Был нужен новый критерий для определения границ, и Поппер выдвинул весьма ошеломляющее предложение. Теория может быть научной, не имея свидетельств в свою пользу, и наоборот, она может быть псевдонаучной, даже если все доступные сви- детельства говорят в её пользу. Это означает, что научный либо ненаучный характер теории может быть определён независимо от наличных фактов. Теория является науч- ной, если можно заранее предложить такой решающий эксперимент, который в прин- ципе может её опровергнуть; и она будет псевдонаучной, если такого эксперимента не существует. Но в таком случае мы можем провести границу не между научными и псевдонаучными теориями, но только между научными и ненаучными методами. Мар- ксизм для последователей Поппера является научным, если марксисты готовы допус- тить возможность существования таких фактов, которые, если только они будут обна- ружены, опровергнут марксизм. Если они отказываются это сделать, марксизм стано- вится псевдонаукой. Спросите марксиста, что заставило бы его отказаться от марксиз- ма, — это всегда интересно. Если он безоговорочно предан марксизму, ему покажется безнравственным определять опровергающие факторы. Таким образом, суждение мо- жет стать и псевдонаучной догмой, и подлинным знанием, в зависимости от того, гото- вы ли вы искать опровергающие его условия.
Является ли предложенный Поппером критерий фальсифицируемости решением проблемы разграничения науки и псевдонауки? Нет. Этот критерий не принимает во внимание замечательное упорство научных теорий. Учёные достаточно толстокожи.
Они не отказываются от теории только потому, что ей противоречат факты. Обычно они изобретают вспомогательные гипотезы, объясняющие так называемые аномалии, а если им не удаётся объяснить какую-либо аномалию, они просто игнорируют её, пере- водя внимание на другие проблемы. Заметьте, что учёные в таком случае говорят об аномалиях, об исключениях из правил — а не об опровержении. Конечно, в истории науки имеется достаточно сообщений о том, как решающий эксперимент разбил тео- рию в прах. Но все такие сообщения были составлены уже после того, как учёные отка- зались от прежних теорий. Если бы Поппер спросил какого-нибудь последователя Ньютона, при каких условиях он отказался бы от своих теорий, этот учёный был бы так же возмущён, как и некоторые марксисты.
4
Но в чём же тогда состоит отличительный признак науки? Должны ли мы капитули- ровать и согласиться с тем, что научная революция представляет собой всего лишь не- логичное изменение взглядов, что она является переходом от одной религии к другой?
Томас Кун, выдающийся американский философ науки, пришёл к такому заключению после того, как увидел наивность предложенного Поппером фальсификационизма. И если Кун прав, то не существует явных различий между наукой и псевдонаукой, между научным прогрессом и интеллектуальным упадком, и нет никакого объективного стан- дарта научной честности. Но какой критерий для определения границ между научным прогрессом и интеллектуальным вырождением он мог бы тогда предложить?
Последние несколько лет я был приверженцем методологии научно-исследователь- ских программ, решающей некоторые проблемы, которые ни Поппер, ни Кун не смогли решить.
Во-первых, я настаивал на том, что типичной единицей для описания великих науч- ных достижений является не изолированная гипотеза, но исследовательская программа.
Наука — это не только пробы и ошибки, но также догадки и опровержения. Утвержде- ние «все лебеди белые» будет опровергнуто, если найдётся хотя бы один чёрный ле- бедь. Но такие тривиальные пробы и ошибки не относятся к области науки. Наука Ньютона, к примеру, не сводится к простому набору из четырёх предположений: трех законов механики и закона гравитации. Эти четыре закона составляют всего лишь «твёрдое ядро» ньютонианской программы. Это ядро надёжно защищено от опровер- жений широким «защитным поясом» вспомогательных гипотез. И, что ещё более важ- но, исследовательская программа имеет свою эвристику — мощный механизм решения проблем, который позволяет обнаруживать различные аномалии и обращать их в пози- тивные свидетельства с помощью изощрённой математической техники. К примеру, если планета двигается не так, как должна двигаться, ньютонианец выдвигает и прове- ряет предположения, касающиеся атмосферной рефракции, распространения света при магнитных бурях, а также сотню других предположений, являющихся частью его про- граммы. Он может даже придумать неизвестную до сих пор планету и вычислить её месторасположение, массу и скорость, чтобы объяснить эту аномалию.
Таким образом, теория тяготения Ньютона, теория относительности Эйнштейна, квантовая механика, марксизм, фрейдизм — все эти теории являются исследователь- скими программами, каждая со своим упорно защищаемым твёрдым ядром, с более гибким «защитным поясом» и с выработанным механизмом решения проблем. Каждая из них на любой стадии своего развития имеет нерешённые проблемы и невскрытые аномалии. В этом смысле, все теории рождаются опровергаемыми и умирают опровер- гаемыми. Но одинаково ли они хороши? До этого места я описывал, какими бывают различные исследовательские программы. Но как можно отличить научную или про- грессивную программу от псевдонаучной или вырожденной?
Вопреки Попперу, различие состоит не в том, что одни теории доступны опроверже- нию, а другие нет. Когда Ньютон опубликовал свои Начала, они не объясняли даже движения луны; более того, движение луны фактически опровергало Ньютона. Кауф- ман, выдающийся физик, опроверг теорию относительности Эйнштейна практически сразу после её опубликования. Но во всех исследовательских программах, вызываю- щих моё восхищение, присутствует одна общая черта. Они предсказывают новые фак- ты, которые было даже невозможно вообразить, или действительно противоречат пре-
5
дыдущим либо конкурирующим программам. В 1686 году, когда Ньютон опубликовал теорию гравитации, имелись две конкурирующие теории, касающиеся комет. Более по- пулярная теория считала кометы предзнаменованием бедствий, насылаемых гневом Божьим. Менее известная теория Кеплера утверждала, что кометы — это небесные те- ла, двигающиеся по прямым линиям. Согласно теории Ньютона, некоторые кометы, двигаясь по параболической или гиперболической траектории, никогда не вернутся; другие двигаются по обычным эллипсам. Галлей, работавший в рамках ньютоновской программы, на основе наблюдений движения кометы на коротком отрезке пути вычис- лил, что она вернётся через семьдесят два года; он высчитал с точностью до угловой минуты, в каком месте неба она будет снова видна. Это было невероятно. Но спустя семьдесят два года, когда Ньютон и Галлей уже давно умерли, комета Галлея верну- лась, причём в точности так, как предсказывал Галлей. Таким же образом другие учё- ные предсказали существование и точное движение планет, которые никогда до этого не наблюдались. Или возьмем, к примеру, исследовательскую программу Эйнштейна.
В её рамках было сделано ошеломляющее предсказание: если измерить угловое рас- стояние между двумя звёздами ночью, а потом днём (когда они видны во время сол- нечного затмения), эти расстояния не будут одинаковыми. До Эйнштейна никому в го- лову не пришло бы делать такие наблюдения. Таким образом, в прогрессивной иссле- довательской программе теории ведут к открытию новых фактов, неизвестных прежде.
В вырожденных программах, напротив, теории разрабатываются лишь для того, что- бы согласовать друг с другом уже известные факты. К примеру, предсказывал ли когда- нибудь марксизм с успехом новые ошеломляющие факты? Никогда! Известны некото- рые неудачные предсказания. Предсказывалось, что наступит абсолютное обнищание рабочего класса. Предсказывалось, что социалистическая революция произойдёт в наи- более развитом в промышленном отношении обществе. Предсказывалось, что в социа- листические обществах не будет революций. Предсказывалось, что не будет конфлик- тов между социалистическими странами. Ранние предсказания марксизма были смелы- ми и ошеломляющими, но они потерпели неудачу.
Марксизм конечно же «объяснил» все эти неудачи. Он «объяснил» повышение уров- ня жизни рабочего класса в рамках теории империализма; он «объяснил», почему пер- вая социалистическая революция произошла в промышленно отсталой России. Он «объяснил» события 1953 года в Берлине, 1956 года в Будапеште и 1968 года в Праге.
Он «объяснил» советско-китайский конфликт. Но эти вспомогательные гипотезы были выдвинуты вслед за событиями, чтобы защитить марксистскую теорию от натиска фак- тов. Ньютоновская программа привела к новым фактам; марксистская программа та- щилась в хвосте у фактов, и ей пришлось даже перейти на бег, чтобы угнаться за ними.
Подведём итоги. Признаком эмпирического прогресса не являются простейшие про- верки: Поппер был прав в том, что возможны миллионы таких проверок. Для теории Ньютона нет никакого успеха в том, что подброшенные камни падают обратно на зем- лю, сколько бы раз это наблюдение не повторялось. Однако так называемые «опровер- жения» не имеют эмпирического характера, как это проповедовал Поппер, поскольку все исследовательские программы рождались в океане непрерывных аномалий. Дейст- вительное значение имеют неожиданные, драматические, ошеломляющие предсказа- ния: их нужно совсем немного, чтобы баланс был нарушен. Там, где теория тащится за фактами, мы имеем дело с жалкой и вырожденной исследовательской программой.
6
Но как происходят научные революции? Если имеются две конкурирующие про- граммы, одна из которых прогрессивна, а другая вырождена, учёные скорее всего примкнут к первой. Вот объяснение научных революций. Однако если делом интеллек- туальной чести становится сохранение публичного признания, не будет бесчестным связать себя с вырожденной программой и попытаться выдать её за прогрессивную.
В отличие от Поппера методология научных исследовательских программ не пред- полагает мгновенного рационального решения. За ростками новых программ нужен тщательный уход: могут потребоваться десятилетия, чтобы эти программы укорени- лись и стали явно прогрессивными. Критика — это не обсуждавшееся Поппером мгно- венное уничтожение путём опровержения. Критика должна быть конструктивной: при опровержении одной теории должна предлагаться лучшая. Кун ошибался, думая, что научные революции всегда связаны с внезапными, иррациональными изменениями представлений. История науки уже опровергла и Поппера, и Куна. При более деталь- ном рассмотрении критические эксперименты Поппера и революции Куна оказались мифами: вырожденные исследовательские программы обычно замещаются прогрес- сивными постепенно.
Проблема проведения границ между наукой и псевдонаукой имеет важное значение также для институционализации критики. Теория Коперника была запрещена католи- ческой церковью в 1616 году как псевдонаучная. Она была исключена из Индекса за- прещённых книг в 1820 году, когда церковь сочла её согласующейся с фактами, и она стала считаться научной. Центральный комитет КПСС в 1949 году объявил генетику Менделя псевдонаукой; её защитники, такие как академик Вавилов, были уничтожены в концлагерях; после убийства Вавилова генетика была реабилитирована; однако со- хранилось право Партии решать, что является публикуемой наукой, а что — пресле- дуемой псевдонаукой. Неолиберальный истэблишмент Запада также реализует право ограничения свободы слова для того, что считается псевдонаукой. Все эти приговоры неявно основываются на некотором разграничительном критерии. И поэтому проблема проведения границы между наукой и псевдонаукой не является проблемой кабинетной философии: она имеет серьезные этические и политические последствия.

Перевод с английского М. Каревой под редакцией А. Щетникова
Оригинал опубликован на сайте http://www.lse.ac.uk/collections/lakatos/ScienceAndPseudoscience.htm

Цитируется по источнику:
Lakatos.Science.Rus.pdf - Яндекс Документы(Выступление%20в%20радиопрограмме%20Открытого%20университета%2030%20июня%201973%20г.&url=https%3A%2F%2Fvladshaposhnikov.narod.ru%2FLakatos%2FLakatos.Science.Rus.pdf&lr=8&mime=pdf&l10n=ru&sign=5e701f095dc649f1646e7aa9611ae0db&keyno=0&nosw=1&serpParams=tm%3D1762398349%26tld%3Dru%26lang%3Dru%26name%3DLakatos.Science.Rus.pdf%26text%3D%25D0%259B%25D0%25B0%25D0%25BA%25D0%25B0%25D1%2582%25D0%25BE%25D1%2581%2B%25D0%2598.%2B%25D0%259D%25D0%25B0%25D1%2583%25D0%25BA%25D0%25B0%2B%25D0%25B8%2B%25D0%25BF%25D1%2581%25D0%25B5%25D0%25B2%25D0%25B4%25D0%25BE%25D0%25BD%25D0%25B0%25D1%2583%25D0%25BA%25D0%25B0%2B%2528%25D0%2592%25D1%258B%25D1%2581%25D1%2582%25D1%2583%25D0%25BF%25D0%25BB%25D0%25B5%25D0%25BD%25D0%25B8%25D0%25B5%2B%25D0%25B2%2B%25D1%2580%25D0%25B0%25D0%25B4%25D0%25B8%25D0%25BE%25D0%25BF%25D1%2580%25D0%25BE%25D0%25B3%25D1%2580%25D0%25B0%25D0%25BC%25D0%25BC%25D0%25B5%2B%25D0%259E%25D1%2582%25D0%25BA%25D1%2580%25D1%258B%25D1%2582%25D0%25BE%25D0%25B3%25D0%25BE%2B%25D1%2583%25D0%25BD%25D0%25B8%25D0%25B2%25D0%25B5%25D1%2580%25D1%2581%25D0%25B8%25D1%2582%25D0%25B5%25D1%2582%25D0%25B0%2B30%2B%25D0%25B8%25D1%258E%25D0%25BD%25D1%258F%2B1973%2B%25D0%25B3.%26url%3Dhttps%253A%2F%2Fvladshaposhnikov.narod.ru%2FLakatos%2FLakatos.Science.Rus.pdf%26lr%3D8%26mime%3Dpdf%26l10n%3Dru%26sign%3D5e701f095dc649f1646e7aa9611ae0db%26keyno%3D0%26nosw%3D1

*Дата/время обращения к источнику: *
02.11.2025 в 18:03 (Мск)

2. Путём “перекрёстного допроса источников”, получаем

На основании приведённого оригинального текста Лакатоса (“Наука и псевдонаука”, 1973), знания о структуре “ядра” и “защитного пояса” предстают в ином свете. “Сократ” из топика нагло лжёт!

2.1. Как описывает Лакатос структуру программы?

Твёрдое ядро (hard core)
- Это центральный набор базовых предположений/законов, которые участники программы защищают “упорно”, не допускают их опровержения в пределах программы — то есть в рамках самой программы ядро не критикуется, а вся критика и коррекция уходит на уровень “пояса”.
- Ядро — это не воля, не авторитет, не психология, а логически связанная система теоретических положений, объединяющая участников программы в общем методе решения проблем и объяснений.
- Примеры: три закона механики и закон гравитации в ньютоновской физике, принцип относительности и скорость света у Эйнштейна.
Защитный пояс (protective belt):
- Это множество вспомогательных гипотез, “пояс” вокруг ядра, которые подвергаются адаптации, доработке, замене и даже отказу при столкновении с аномалиями, противоречиями, экспериментами.
- Именно пояс динамичен: здесь происходят корректировки, чтобы “спасти” ядро от опровержения со стороны новых фактов.
- Пояс — это главный фронт эмпирических проверок, фальсификаций и научной борьбы.
Эвристика программы:
- Важнейшая черта: способность программы порождать новые предсказания, объяснять ранее неизвестные факты, а не просто “догонять” реальность вспомогательными выдумками.
- Подлинно прогрессивная программа — та, что ведёт к открытию новых явлений.

2.2. В чём ошибочность ЛЖЕ-Сократа?

ЛЖЕ-Сократ перевирает Лакатоса, сводя ядро к волевому импульсу, диктату харизмы или лидерства.
- По Лакатосу ядро не является психологическим феноменом, продуктом власти, веры или воли. Это именно рационально обоснованная теоретическая структура, подлежащая коллективной защите как методологических догм в пределах программы.
- Слепая приверженность теории (“вера”, “настойчивость”, “инициатива”) — это, как указывает Лакатос, интеллектуальное преступление, а не достоинство! Научная ценность теории НЕ зависит от её воздействия на умы или эмоциональной сплочённости коллектива вокруг “лидера”.
ЛЖЕ-Сократ искажает и идею “защитного пояса”:
- Лакатос подчеркивает, что критика и развитие идут через пояс, а не через отказ от ядра под давлением “диктата” или харизматического толчка!
- Вся сила научного прогресса — именно в способности поясных гипотез преодолевать аномалии, а не в “бунте против ядра”.
Рациональная позиция против “психоложества”:
- Научная революция — не спонтанное коллективное изменение психологии, а долгий, институционализированный процесс смены программ на основе их продуктивности и прогрессивности.
- Власть, воля, вера, инициатива — всё это ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ факторы, но не критерии истинной научности.

2.3. Почему “Сократ” из топика действительно ЛЖЕ-Сократ с точки зрения идей Лакатоса?

“Сократ” из топика неправомерно переносит критерии научности из поля рациональных методологических структур в область психологизма и лидерства.
Он подменяет сложную работу с поясом и рациональную защиту ядра волевыми актами, неверно объясняет устойчивость программы.
Он игнорирует важнейшее лакатосовское требование — эмпирическую продуктивность и способность создавать новые факты, вместо объяснения старых задним числом.
Он не проводит границу между верой и знанием, между “доктриной” и “скептизмом”, между объективной ценностью теории и её субъективной привлекательностью для коллектива.

По Лакатосу:

Слепая вера, диктат или психологический “импульс” не имеют отношения к научной ценности теории.
Твёрдое ядро — рациональное, логико-теоретическое.
Защитный пояс — гибкое поле “испытаний и доработок”.
Критерий смены программ — эмпирическая прогрессивность, а не “смена психологического режима”.

3. Резюме

3.1. “Лже-Сократ”, он же “Сократ” из топика, подменяет лакатосовское ядро и пояс личностными характеристиками (волей, харизмой, коллективным внушением), нарушая основную границу между рациональной научной методологией и псевдонаучной психологией (“психоложеством”). И этим он, гад, не просто ошибается, а искажает суть концепции Лакатоса.

3.2. «Не верьте тому, что пишут в газетах» — путём “перекрёстных допросов” сверяйте инфу с первоисточниками. Особенно сверяйте в том случае, когда нарративы близки вашему “единомышленническому” восприятию текста.

Адват.

зы.
Я по-прежнему благодарен моим собеседникам:
Павлу Эдвардовичу Фадееву,
Роману Михайловичу Юдичеву,
Елене Александровне Гончарофф,
Александру Владимировичу Павлють —

именно вы, дорогие мои собеседники, вдохновили меня на серию постов а2тцкие_саморазоблачения.
- А как иначе привлечь внимание широкой общественности к проблеме индокринации и самоиндокринации под видом “распространения правильных идей”?

закрытый_вопрос? — Нет, открытый_вопрос (часть вторая следует…)